Говорят, в России фашизм. Так ли это?
В мае 2022 года преподаватель курса «Критическое мышление» в РАНХиГС Денис Греков сравнил в своем фейсбуке Россию с Третьим рейхом. Это заметила его коллега, профессор Наталия Таньшина, после чего Грекова вызвали в деканат и, по его словам, вынудили написать заявление об увольнении. Вскоре после этого Греков покинул страну, опасаясь уголовного преследования. «Холод» попросил его объяснить, почему он считает, что фашизм в России — это не угроза, а реальность.
Путинский режим многие его оппоненты давно называют фашистским. После вторжения в Украину эти сравнения стали звучать гораздо чаще. Например, экс-президент Украины Леонид Кучма в своем интервью Би-Би-Си провел аналогию между нападением на Киев в четыре утра в 1941 году и российскими бомбардировками украинской столицы 24 февраля 2022 года. Это, конечно, символическая аналогия, однако существуют и более обоснованные позиции.
В том, что путинская Россия действительно фашистское государство, убежден профессор истории Йельского университета Тимоти Снайдер. Он объясняет, что фашистским можно назвать любой режим, который действует через психологические методы манипулирования массой. К примеру, для фашизма должен быть характерен культ одного вождя — в нашем случае Владимира Путина. Вторым признаком ученый называет консолидацию вокруг культа мертвых — в России это культ выстроен вокруг победы во Второй мировой. И, наконец, государственная идеология должна содержать миф об утраченном «золотом веке» империи, который необходимо восстановить путем военной победы над врагами.
В целом не так важно, насколько новая система будет похожа на режимы Гитлера или Муссолини. Если в механике ее политического управления есть перечисленные элементы, то, по мнению историка, он фашистский. Тем не менее пока среди ученых нет единого мнения относительно современной России. Попробую дополнить их аргументы.
Сама идея Тимоти Снайдера — определять суть режима по механике удержания власти — выглядит рациональной. Первым этот метод предложил Аристотель. В своей «Политике» он, среди прочего, выделяет две формы власти народа: «полития» и «охлократия». «Полития» — ближе всего к современной представительной демократии, то есть власти избранных и «наиболее достойных» представителей народа. А вот «охлократия» — это власть толпы, управляемой демагогами через потакание ее страстям. Такая власть ведет себя подобно тирану, пусть и коллективному — в угоду своим желаниям нарушает любые законы, уничтожает лучших, руководствуется страстями и не ограничивает себя в этом. Это описание, пожалуй, подходит для определения режимов, основанных на имитации демократии и управлении народом с помощью пропаганды.
Идем дальше.
Важный шаг в изучении и описании фашистских и тоталитарных режимов сделал Алексис де Токвиль. Этот французский аристократ в начале XIX века подробно исследовал американскую демократию, сравнивая ее с государственной жизнью во Франции после Революции и наполеоновских войн. Исторически массы и пришли в политику именно этими двумя путями — через формирование американской демократии в Новом Свете и через Великую французскую революцию в Свете Старом. Де Токвиль зафиксировал, что в американском обществе диктатура толпы (выраженная в требовании тотального равенства) уравновешивается предохранительными механизмами: они защищают свободу субъекта, лишая большинство возможности принуждать или навязывать индивиду свою политическую волю. Если этот баланс нарушить, то, по мнению де Токвиля, мы столкнемся с «деспотией нового типа, которой до этого не видел свет» и в которой тотальное равенство обернется принуждением к определенным чувствам и мыслям.
В итоге всеобщее равенство обернется тотальным бесправием.
Это описание дает первое представление о сути тоталитарных и фашистских режимов — выродившиеся формы демократии, в которых свобода принесена в жертву равенству. Демократия, понимаемая как «диктатура большинства», уже не демократия. В этом мы можем увидеть сходство между сталинским и гитлеровским режимами, например.
Одной из главных характеристик фашистских режимов является претензия на тотальность. Тотальность здесь надо понимать как стремление общности быть индивидуальностью. В идеальной реализации это выглядит так, как будто субъект в принципе не имеет каких-либо желаний или психических процессов, противоречащих общности или не совпадающих с ней. Субъект воспринимается как клетка организма, не имеющая самостоятельного смысла существования и полностью подчиненная «целому» и его задачам. Именно на этой схеме управления, как отличительной характеристике итальянского фашизма, настаивал один из его основоположников и идеологов, итальянский философ Джованни Джентиле. В его логике внутренний мир субъекта должен быть полностью подчинен исторической миссии монолитного народа (как исключительной нации, ну конечно же). Сама же миссия присуща народу «органически» — в силу логики исторического процесса.
Собственно, в эту же логику «тотального политического тела» и его «естественных» задач укладываются идеи немецкого фашизма с его концепцией «жизненного пространства» или большевистско-сталинского проекта распространения коммунизма как «объективного исторического процесса». Ханна Арендт в «Истоках тоталитаризма» сформулировала, что каждое тоталитарное движение не только желает покончить со всякой независимой формой субъектности, но и идет дальше — желая в каждом обрести собственную субъектность. Именно поэтому все массовые режимы стараются прежде всего установить себя в качестве версии сознания индивида. Не приказать, а убедить, заставить поверить, что их требования — это его желания. Тот же принцип, что и в тоталитарных сектах, только в большем масштабе. Это ключевое отличие фашизма или тоталитаризма от обычной диктатуры, которая стремится к простому подавлению и навязыванию своего господства.
Важно заметить, что основные социальные формы мышления, характерные для россиян, наследуются из советского опыта. Здесь сформировалась так называемая негативная идентичность, которую глубоко исследовал «Левада-Центр». Лев Гудков собрал о ней целую книгу статей. У такой идентичности есть несколько особенностей. Первая — ресентимент по поводу исключительности, которой все вокруг якобы завидуют и стремятся ее дискредитировать. Вторая — негативная фиксация ценностей: через страх потери, а не через возможность приобретения. Третья — склонность объяснять неудачи воздействием внешних обстоятельств или враждебных сил, но никак не признавая свои ошибки. Четвертая — отрицание ценности альтернативного опыта или другой точки зрения.
То есть любую иную субъектность люди склонны воспринимать как чуждую, а то и враждебную. Тоталитарная пропаганда внушает недоверие к человеку вообще, формирует параноидальную склонность видеть вокруг враждебные или предательские намерения — в общем, навязывает идею о том, что «мы живем в кольце врагов».
Все это работает на мораль коллективного самосохранения, описанную немецким философом Петером Слотердайком. Согласно этой морали человек должен жертвовать всем ради физического выживания коллектива. Субъектность обесценивается, преобладает тотальный коллективизм. Индивид рассматривается как инструмент выживания общности, а общность представляется властью и государством и находится в безусловном приоритете над любыми экзистенциальными или этическими сомнениями.
На такую механику для сохранения и осуществления власти опирался, например, сталинский режим. Вот классическое ее выражение: «Советской стране нужны люди с несгибаемой волей, не знающие страха и колебаний в борьбе с врагами революции, готовые отдать жизнь за дело Ленина-Сталина. Таких людей у нас миллионы, такова наша советская молодежь».
Путинский режим, сначала действовавший как автократический, а затем диктаторский, по мере своего развития делал всю большую ставку на эксплуатацию посттоталитарных социальных форм мышления. Замечу, что сам этот этот тренд существовал издавна и идеологически оформлялся с начала 1990-х в работах Александра Дугина. С академической точки зрения Дугин просто маргинальный и всеядный эклектик, скрещивающий евразийство Николая Трубецкого с концептом пассионарности Льва Гумилева, фашистские идеологии Джентиле-Юнгера с конспирологическими теориями. Однако с точки зрения того, как его идеи восприняли некоторые группы российского политического и военного руководства, — он политический философ и идеолог. Путин часто использует в речах дугинские термины и концепты вроде «государства—цивилизации». В своем историческом мышлении президент опирается на дугинскую идеологему противостояния России враждебным силам Запада, обусловленную чуть ли не божественным замыслом. Такие идеи — адаптация все той же концепции Джентиле об «особой исторической миссии».
Как ни крути, мы видим в России оформившуюся фашистскую идеологию, которая ничем не лучше идеологии Третьего рейха или итальянского фашизма, да еще и с опорой на посттоталитарные социальные формы мышления.
Эта оптика объясняет шаги по установлению псевдоисторической картины мира под видом «настоящей» исторической памяти. Например, мы помним, как в рамках борьбы с «искажением исторической памяти» в России ввели административную (пока?) ответственность за отождествление СССР и нацистской Германии. Или как уничтожили главную общественную организацию, документировавшую преступления тоталитарного сталинского режима, — «Мемориал». Сама опора путинского режима на пропаганду и псевдоисторизм стала исполнительным механизмом для осуществления власти. Именно пропаганда и тотальная цензура обеспечивают сейчас психоэкономическую механику для ведения войны и перевода жизни страны на мобилизационные рельсы.
При этом фашистская по сути пропаганда представляет себя как антифашистская, используя термины «националисты» и «укронацисты» в отношении вооруженных сил противника, да и украинского народа в целом. Мы видим здесь ту самую тотальность и претензию на господство внутри психики и сознания граждан. Исходя из этих наблюдений, мы действительно можем идентифицировать современную путинскую пропаганду как фашистскую. По крайней мере по функции.
Так можем ли мы называть путинский режим фашистским? Я бы ответил утвердительно. Он опирается на манипуляцию массами с помощью опробованных именно в фашистских и тоталитарных моделях способов управления психикой и лишения индивидуальности в пользу тотальной общности. Власть опирается на адаптированную фашистскую идеологию. Милитаризованное государство использует пропаганду и хейтспич как инструмент управления массами для решения сугубо военных задач в ущерб будущему страны и интересам граждан.
Из наиболее патриотичных социальных групп набирались формирования для гибридной войны, начатой в 2014 году. Они стали аналогами итальянских «сквадристи», немецких штурмовиков Рема или фрайкорпс на ранних стадиях становления немецкого национал-социализма. В общем, тех сил, которыми канонически фашистские режимы вели свои гибридные войны или боролись за власть внутри страны.
Упомяну и еще одну характерную особенность фашистских тоталитарных политических режимов. Это так называемая фасадность, которую описала Ханна Арендт. Ее суть в том, что действительные приводные ремни осуществления власти работают скрыто. Например, в сталинском СССР была очень прогрессивная Конституция. Но это никак не помешало расстрелять или отправить в концлагеря в качестве рабов миллионы людей. «Тройки» имитировали процесс суда, а не исполняли закон. То есть реальность скрывалась за неким фасадом.
В нынешней реализации путинского режима мы видим те же эффекты: судьи, например, выносят приговоры, следуя логике системы, игнорируя не только закон, но и простой здравый смысл. Полиция пытает и насилует антивоенных активистов, то есть осуществляет внесудебные расправы. Процессуальные нормы — лишь фасад. Действия власти не регулируются законами, а законы принимаются под задачи. Это называется чрезвычайным правлением — правлением без законов. Мы его уже наблюдаем.
Конечно, можно найти и такие особенности путинской системы, которые не попадают под научные характеристики фашизма. Но их можно было найти и в итальянском, и в немецком режимах, которые все равно вошли в историю как фашистские. Современная России близка к тому, что вписать себя в учебники теми же терминами.